Все в мире очень неопределенно, и это-то меня и успокаивает... (с) Туу-Тикки
Вчера вечером жутко хотелось спать. И еще лампочки перегорели, две из трех, поэтому было еще более вечерне и сонно; и чтобы не пропадало время, Миу шила платье для Мари. Платье оказалось с историей. В нем Мари познакомилась с Эриком. Она так долго ждала своего человека, что обозналась и подумала, что он пришел. Кажется, он был красив и неглуп. Дарил цветы, конфеты, фильмы по ее вкусу. Все как положено.
Однажды позвонил и попросил придти вечером, очень кстати, она и сама хотела серьезного разговора наедине, дома, в котором должны помогать стены. "Не заблудишься?" - "Нет".
В этом же черном платье она и пришла. Было немного зябко от страха перед новостью, которую принесла с собой. От взгляда Эрика она совсем разнервничалась - как издалека был взгляд, мимо нее, будто она умерла и стала призраком, и не может уже ничего сказать так, чтобы быть услышанной и понятой.
Она разулась, прошла в комнату босиком. Встала у беленой стены. Она бывала здесь раньше, и ничего будто бы не менялось, но... Ощущение тревожного сна. Такого, который не кошмар еще, но от него мучительно хочется проснуться. И не можешь. И неясно, что тебя держит - разве только ты сам чего-то ждешь от этого сна.
Она даже не могла потом вспомнить, в какой момент он к ней обратился:
- Мари, ты хорошая девушка, но у нас слишком мало общего, и...
Вот. И опять - попытка быть здесь, в этой комнате, с ним; неудачная попытка, потому что все ускользало в свою даль, не хотело вмещать ее или быть с ней. Мари подумала: "У нас с тобой будет, и довольно скоро, общий ребенок", - но промолчала. Откуда-то она совершенно ясно знала, что у Эрика был кто-то... более к нему приобщенный. А она была призраком, которого еще и изгоняли. И она ушла.

Никогда не приходили мне в голову такие истории. Но в какой-то момент (после "Контрапункта" Энквист) мне стало ясно, что у Мари есть большая любовь, и это не мужчина, а ее дочка. Мари зовет ее Масей, и она еще такая маленькая, что не так важно, как ее зовут на самом деле. Вот...
Однажды позвонил и попросил придти вечером, очень кстати, она и сама хотела серьезного разговора наедине, дома, в котором должны помогать стены. "Не заблудишься?" - "Нет".
В этом же черном платье она и пришла. Было немного зябко от страха перед новостью, которую принесла с собой. От взгляда Эрика она совсем разнервничалась - как издалека был взгляд, мимо нее, будто она умерла и стала призраком, и не может уже ничего сказать так, чтобы быть услышанной и понятой.
Она разулась, прошла в комнату босиком. Встала у беленой стены. Она бывала здесь раньше, и ничего будто бы не менялось, но... Ощущение тревожного сна. Такого, который не кошмар еще, но от него мучительно хочется проснуться. И не можешь. И неясно, что тебя держит - разве только ты сам чего-то ждешь от этого сна.
Она даже не могла потом вспомнить, в какой момент он к ней обратился:
- Мари, ты хорошая девушка, но у нас слишком мало общего, и...
Вот. И опять - попытка быть здесь, в этой комнате, с ним; неудачная попытка, потому что все ускользало в свою даль, не хотело вмещать ее или быть с ней. Мари подумала: "У нас с тобой будет, и довольно скоро, общий ребенок", - но промолчала. Откуда-то она совершенно ясно знала, что у Эрика был кто-то... более к нему приобщенный. А она была призраком, которого еще и изгоняли. И она ушла.

Никогда не приходили мне в голову такие истории. Но в какой-то момент (после "Контрапункта" Энквист) мне стало ясно, что у Мари есть большая любовь, и это не мужчина, а ее дочка. Мари зовет ее Масей, и она еще такая маленькая, что не так важно, как ее зовут на самом деле. Вот...
Мистми,
читать дальше